2014 - май - №55 - Мемуары гвардии рядового

Год: 2014

Месяц: май

Номер: №55

В 2015 году наша страна отметит 70-летием со дня Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. Все дальше уходит от нас в историю Великая Отечественная. Всё меньше остаётся рядом с нами тех, что с оружием в руках защищал нашу Родину от фашистских захватчиков. Поэтому сегодня так дорого всё, что рассказывают и вспоминают ветераны, которых осталось в живых уже не так и много.
Наша газета уже писала об участнике Великой Отечественной войны, кавалере орденов Красной звезды и Великой Отечественной войны II степени, награжденном медалью «За отвагу» И. Г. Невьянцеве. Иван Григорьевич около 10 лет живет в нашем городе. Родом он с Урала. И на войну уходил с Уральского машиностроительного завода. Недавно я узнала, что у ветерана есть небольшая (самоиздатовская) книжечка  «мемуары гвардии рядового», где Иван Григорьевич вспоминает о своем боевом пути. Сегодня мы публикуем с сокращениями текст этой книги.
Едем на фронт
Немного истории формирования нашей дивизии, насколько сохранила память (дневники вести было запрещено).
7 декабря 1942 года, как всегда, пришел на работу, на сборку танков Т-34. Вместо работы в табельной вручили повестку, в которой предписывалось 9 декабря 1942 года явиться на стадион «Авангард» (это спортсооружение Уралмашзавода), имея при себе ложку, кружку. Повестки были и другим рабочим цеха 32.
Вагоны не были оборудованы нарами, и поэтому отправили нас 10 декабря. Товарный состав, в который входили и вагоны сибиряков, почти безостановочно гнал на Москву.
12 декабря мы были уже в летней форме и приняли присягу, где и расписался каждый солдат и сержант. Содержание присяги не помню, но конечная её часть запомнилась: «Если я брошу оружие или отступлю, то пусть рука товарища покарает меня»,- мы это понимали сразу, что патроны у товарища всегда будут. Но об этом мы не думали.
Итак, мы прибыли в город Люберцы. Нас разместили в двух-трех километрах от города, в крестьянской избе. Человек сорок. Сообщили название дивизии: 9-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, позднее мы завоюем дополнительное звание Полтавской, Краснознаменной, ордена Суворова дивизии. Пока же мы пытались укладывать парашют ПД-6, как это можно сделать в крестьянской избе очень трудно представить. В конце декабря выдали ватные брюки и фуфайки, стало теплее стоять на посту. Выдали карабины, но стрелять не учили, видимо, из экономии патронов. Настроили трамплины, с которых мы прыгали, как нам показывали, отрабатывали прием удара на организм при приземлении с парашютом. Я был в душе решительно против десантника, не терпел высоты, но выбор был не за мной. Почти месяц мы занимались этой никчёмной учебой, и вот, в начале января 1943 , мы утром с котелками бежим к походной кухне за завтраком к нашим кормильцам - поварам Яше и Володе и видим: на другой стороне улицы стоят новые пушки. Кому бы это? - подумали мы, а я с надеждой смотрел на орудия – это мне подходит. После завтрака командир, а это потом мы узнали, командир противотанковой 76 мм орудий батареи гвардии старший лейтенант Николай Николаевич Троицкий построил нас у этих орудий и дал команду: «Слесари, токари - шаг вперед. Я, естественно, как слесарь, шагнул. - Будете артиллеристами,- объявил комбат. Электрики, сварщики, телефонисты - шаг вперед. Будете связистами». Оставшихся распределил кого старшине, кого по хозяйству. Но я был доволен: я заряжающий гвардии рядовой.
Но учить стрелять из пушки никто и не помышлял, это тоже из экономии снарядов. Тренировка проходила просто: команда командира орудия сержанта Николая Рудакова: «орудия к бою», - мы раздвигаем станины орудия, далее следовали другие команды без выстрелов. Вскоре всё это надоело, и выполняли команды машинально.
В половине января нам выдали шерстяные подшлемники и по четыре брикета манного концентрата и предупредили: не есть. Это «НЗ» на крайний случай! Мы уже чувствовали, что скоро наше обучение кончится. Как-то вечером, это было в конце января, когда мы готовились к отбою, в нашу избу приходит командир 7-го артполка, в который и входила 1-я батарея 1-го дивизиона. Это был командир артполка по политической части. Все мы расположились на нарах, готовые слушать. В начале беседы спросил нас, пишем ли письма домой, получаем ли ответы? Далее был вопрос: попросим товарища Сталина, чтобы нас послали на фронт? - Попросим! - прокричали мы. С тем и ушёл комполка.
Только успели уснуть, как прозвучала «тревога». У солдата немного имущества, при этой команде должно быть взято с собой всё. Через пять минуть были все у орудий, тут же были автомашины различных отечественных марок. Машины были загружены под борта снарядами. После команды « по машинам!» мы не знали, как загрузиться. Кроме расчета, а нас было 6 человек, к нам еще и трёх связистов распределили, с трудом уложились, и батарея двинулась на запад столицы.
Стоит вспомнить и такую картину. За три дня до отправления на фронт нам выдали по комплекту лыж. Мы недоумевали: что, будем рядом с машиной на лыжах бежать? К тому же мы не проверили их готовность. Командиром орудий выдали сабли, и это было ещё смешней. Наш командир повесил саблю через плечо, а она тащится по полу. Всю эту амуницию тоже надо было где-то размещать. Правда, всё это через два дня пути было забрано с батареи.
Едем уже днем, но никто нас не пытается накормить, и вообще, старшина потерялся, и только к вечеру мы получили хлеб и суп. Некоторые уже съели половину «НЗ». Путь наш проходил по местам боев: г. Клин, г. Калинин, г. Торжок. Все разрушения и вид их наводили грусть и думы предстоящих наших дел. После Торжка продвижение наше еще больше замедлилось. На дороге глубокие заносы снега, машины буксуют, люди не в силах их вытолкать.
В один из таких дней на одном заторе мы встретились с маршалом артиллерии Вороновым, он спросил, какая часть, где командир, я с робостью ответил и показал машину, где был комбат. Он отчитал его за то, что не помогает вытаскивать машины, а потом посоветовал нам накормить комбата, хотя мы и сами были голодные.
Подъезжая уже к линии фронта, решили, наконец, произвести два выстрела. Впервые я зарядил пушку настоящим боевым фугасным снарядом, а наводчик выстрелил по пеньку метрах в сто от нас. Пенек разлетелся и мы увидели, что может наше орудие.
На боевой позиции
2 февраля мы переправились через р. Ловодь (Ловать), и батарея встала на боевую позицию. Всё было для нас как наказание, еда для нас установилась 125 гр. сухарей в сутки. Немного. Как их делили, всем расчетом. Командир орудия раскладывал по кучкам, потом ломал мелкие крошки и раскладывал по советам всех, и всё равно каждому казалось, что ему досталась меньшая часть. На огневой позиции нельзя было выкопать окоп, а тем более землянку, место было - сплошное болото. Спали на снегу, кто где облюбует место и настелет хвойного лапника. Еще хуже было вести стрельбу: после каждого выстрела станины уходили в болотную жижу, а нам приходилось снова и снова вытаскивать, да с таким питанием сил не было.
Мы не знали, чем занимаются наши повара. Впоследствии мы узнали, что нам выдавали по 15 гр. в день муки и 15 гр. соевой муки, только, видно, это съедал старшина, которого на Украине все-таки отправили в штрафную роту, уж не знаю, за какие грехи. Пошёл уже третий месяц, как мы на Северо-Западном фронте, это в направлении Старой Руссы, в составе 1 Ударной Армии. Это мы знали только со слов командиров.
Продвижения не было, ни в каком направлении. Нас мучил голод и холод. Хотя у батареи была машина, полная сухарей. Для чего они хранились, да еще охранник был на машине? В половине апреля нас решили помыть в «бане». Какая это баня, просто в деревне, на правом берегу реки, протопил старшина в доме, согрели воду, но, правда, сменили белье.
По возвращении на батарею, при с пуске с крутого берега к реке, я увидел торчащее из снега копыто и показал солдату Зарипову. Он видел это и без меня, и, не ожидая моего предложения, спросил: а как? Я описал ему, что сменимся с поста (нужно было, кроме стрельбы, еще и стоять на посту у пушки), и ночью придем за добычей. После поста мы с Зариповым отправились за маханом, это километра за 2-3 от батареи по нами пробитой тропинке. Вскоре мы нашли дохлую лошадь, вряд ли кто раненную мог сбросить её с крутого берега реки. Разгребли снег и приступили резать мерзлое тело. Моя опасная бритва оказалась не годна для этой операции, ее лезвие выкрошилось, и мясо резал один Зарипов своим складным ножом. Больше половины мешка уже было заполнено и мы пошли на батарею. У меня уже два месяца была куриная слепота, я шел за Зариповым и по звуку и по силуэту. Мешок был у меня, у обоих были карабины, и вот я проваливаюсь в майну, видимо, недавно пробило снарядом лед. Я нахожусь по грудь в воде, но мешок не бросаю, но и Зарипов не медлил, подал мне ствол своего карабина. Вызволил меня из воды и мы пошли, но, как это бывает назло, мы пошли не в ту сторону и пришлось возвращаться назад, и только тогда пришли на батарею. Командир орудия немедленно приступил к варке мяса, а меня, намоченного, послали на пост на два срока за опоздание. Но все прошло, я не заболел. И все на мне высохло. Зато мясо мы ели с удовольствием, хотя оно не доваривалось никак, но силы у нас сразу появились.
За три месяца, как мы на фронте, появились у нас и потери, был смертельно ранен Логинов - сварщик в 32 цехе УЗТМ, а в батарее разведчик, одному солдату осколком отбило ногу и ещё, когда нас уже сняли с боевой позиции, умер шофёр, видимо от болезни желудка и от голода.
Эвакуировали нас на правый берег р. Ловодь (Ловать) на пароме. Далее мы на машинах доехали до деревни Теляткино. В деревне мы еще неделю стояли, и хотя упрекали дороги «мы же приехали своим ходом», но нам по-прежнему выдавали 125 гр. сухарей. Видимо, испытывали на выносливость, а свои сухари сдали на склад.
Числа 5 мая мы двинулась на восток, и вскоре прибыли в г. Осташков. Шёл последний месяц весны, а мы все еще ходили в валенках. У некоторых солдат опрели пальцы на ногах, но солдат всё вынесет.
В деревне нам всё равно не давали покоя. Мы ходили за 2 км таскать бревна для строительства дороги по болоту. Шестиметровые, в обхват толщиной, брёвна шестеро солдат из последних сил поднимали с земли и несли в болота. Надо представить себе, что это молодые солдаты, но три месяца голодные и холодные. И это пережили. Ничего мы за это время не освободили, но и не сдали.
Итак, в Осташкове мы себя почувствовали свободнее, стало тепло, нас помыли в бане, сменили белье, главное -обули в летние кому сапоги, а кому ботинки. Мне достались американские ботинки из красной кожи, на вид хоть на танцы иди, но воду не держали сколько снаружи, столько и внутри, а что стоили обмотки. Они угнетали и вечно разматывались.
Числа десятого мы погрузили орудия и сами устроились в вагоне и поехали в юго-восточном направлении. Кончились наши сухарные дни, стали нас кормить три раза в день горячей пищей, хлеб 800 гр. И хотя всё повторяется из одной гречи, мы были довольны. В половине мая в г. Лиски мы разгрузились и двинулись в направлении г. Старый Оскол. Батарею поставили невдалеке от деревни Кутузовки, но твердо это не помню. Местность холмистая, но нам это всё равно, жизнь без боёв и стрельб, да еще тепло. Рано утром сельские жители идут на полевые работы, хотя нам их невидно было, но были слышны их песни: « Не вейтесь вы чайки над морем, вам негде бедняжечкам сесть».
Другой раз думаешь: так и пошел бы с ними вместе на работы и вспомнишь свою домашнюю подругу, а зачем мне эта война, но об этом можно только подумать. Война продолжалась.
Бой под Прохоровкой
Наша часть входила в резерв Степного фронта. Меня стала интересовать наводка орудия, дело это я освоил и был назначен наводчиком орудия, мне присвоили звание гвардии младший сержант, я уже не рядовой. И так каждый день - тренировки, только без стрельб. О положении на фронтах мы не знали. Комсорг батареи предложил вступить в комсомол, что я и выполнил. Тем более он сам был образец, командир отделения связи Леонид Протычко, гвардии сержант.
11 июля, как всегда после отбоя, мы ложились под навесом, а это был как шалаш, накрытый сухой травой. Дождей в это время не было, да и было тепло и сон был, как бывает только на природе. В полночь была объявлена тревога. В момент все были у орудий, подъехали машины, а это были американские Шевролеты и мы тронулись в путь, куда - мы ничего не знали. Как едет шофер - не понимаю, без зажжённых фар. С рассветом появился специфический запах гари.
Мы подъезжали к линии фронта. Вот железнодорожные пути, а вот и вижу станцию, «Прохоровка», как наша типовая на Урале «Колчедан». Проехали станцию и остановились на юго-западной окраине в тридцати метрах от домиков. Уже рассвело, мы подкопали только под сошники, но окопов не рыли, не оборудовали огневую для орудия. Пока не слышно ни выстрелов, ни разрывов снарядов, как будто мы не на фронте.
Ещё пошли к крайним домам, а многие были разрушены, мы с солдатом Синицыным увидели молодую яблоню и решили сорвать по яблоку, но из подполья сожжённой избы вышла женщина и просила не трогать, нам стало просто неудобно и мы ушли без яблок.
Когда стало уже совсем светло, то стало как-то тревожнее и вскоре мы увидели движущиеся к нам танки, а дорогой нас предупредил комбат: возможна встреча с танками. Меня особенно тревожило, что я еще зелёный наводчик, и меня учили, как брать упреждение на ход танка, и другим хитростям, но то были словесные объяснения, а тут идет целая армада. Сам я собирал танки на заводе, но такого количества не видел.
 Танки уже находились в километре от орудий, командир орудия Рудаков дал команду зарядить бронебойным, а мне предложил бить по крайнему справа. Я и сам выбрал правого. После выстрела смотрю в панораму и вижу, что танк как воткнулся во что то, но огня из него нет. И снова орудие заряжено, навожу на ту же цель и вот вижу дым. Орудие постоянно заряжено. Командир орудия дает указания, по какому танку бить. Танков такое множество, что кажется - и промахнуться сложно, но надо бить в уязвимое место.
 Мы своим орудием успели подбить уже три танка, и продолжали стрельбу, иногда и фугасными снарядами, т.к. среди танков видны и десанты. Кажется, мы вели бой целую вечность, а в действительности может полчаса. Кто-то может подумать, что мы как в тире бьем по зайчикам, но это была неравная дуэль с железной техникой немцев, уже имевших опыт ведения войны. Мы же и были поставлены, чтобы остановить эту махину.
 Время такого жаркого боя, как Прохоровская, трудно с чем-либо сравнить, да мы это и видим впервые. Противник нас также приметил и открыл огонь по нашим орудиям. Один снаряд прямым попаданием разбил второе орудие, колесо пушки оторвало, и она уже не была годна к бою. Из расчета орудия был тяжело ранен Синицын, с которым час тому назад мы ходили за яблоками. Санинструктор Зоя еще пыталась отвести его до ближайшего дома, и он, ещё вгорячах видимо, с её помощью прошагал метров 30 и упал, тут и закончилась его жизнь. Схоронен он в Прохоровке. Но всего этого мы не видели. Да и каждый занят своим делом. Об этом узнали только потом, от Зои.
 Когда стало ясно, что ждёт и наши орудия, командир взвода гв. лейтенант Никулин убежал в тыл, и через минуты приехал на Шевролете сам, вместо шофера привез бревно, и тут же смастерил опору для пушки вместо колеса. Немедля увез пушку на северо-восточную окраину Прохоровки. Быстро вернулся и отвез наши орудия туда же. Мы снова были готовы к бою. На новой огневой было ещё яснее видно положение немецких танков. Впервые видим, как повара, несмотря на боевую обстановку, приехали на батарею, привезли завтрак - рисовую кашу. Есть почему-то не хотелось, но выбора нет.
 Мы думали, что же будет дальше, нам всех танков не перебить , но и стоять они тоже не будут. В этот момент на батарею подъезжает Виллис, выходит генерал (это я сужу по его лампасам на брюках, других отличий не было). -Товарищи бойцы,- обратился он к нам. Стойте еще минут 15-20, скоро придут наши танки. Генерал уехал, мы не знаем, был ли это командир нашей армии Жадов или командир танковой части, да для нас это было всё равно, лишь бы танки пришли.
 Действительно, через некоторое время у нас в тылу послышался гром, а потом стало видно вроде тучи (видно подняли дорожную пыль), и вот мы прекратили стрельбу. Если танки шли колонной друг за другом, то в Прохоровке они стали рассредоточиваться.
 Мы были свидетелями грандиозного танкового сражения на Прохоровском поле. Наши танки с ходу двинулись на скопление немецких танков. Никакой робости наших танкистов не было, стрельба видна была с обеих сторон, были и таранные встречи. Вой отскочивших болванок от брони корёжил слух, появились пылающие танки как немецкие, так и наши. Немецкие танки, сохранившие подвижность, отступили. Мы были рады, наше оружие оказалось сильнее. К полудню уже не батарея, а каждое орудие имело свою установку, мы со своим орудием продвинулись километра на три, как раз через главное место сражения.
 Это было ужасное зрелище. Количество сгоревших танков и убитых солдат поражало, в воздухе стоял смрад. Орудия установили в месте, где только недавно стояли насмерть наши солдаты. Пулеметное гнездо, стоит новенький максим, а рядом лежат молодые два пулеметчика в летнем обмундировании. Видно, тоже не хотели пропустить врага. Жаль ребят, но это война.
 На другой день мы продвинулись еще дальше на юго-запад и стали, уже батареей, у населенного пункта, мне неведомого. И тут мы стали свидетелями новой драмы. За домами, видимо, была линия нашей пехоты, но на них надвигались танки врага и пехота, не могущая их сдержать, стала отходить мимо наших орудий. Мы пытались их остановить, но в глазах солдат стоял такой ужас, да и что можно сделать со своей винтовкой против танков? Они не остановились даже у наших орудий, вот что может делать паника. Мы открыли беглый огонь по танкам, но они стали скрываться за домами, а потом скрылись совсем.
Несем потери
 С большими трудностями, но мы продвигались, освобождая свою землю. Направление наступления наших частей было на юго-запад, много видано тяжёлых картин. В половине июля, по мере продвижения, подъехали к пушке, такой же, как и наше орудие. Бой видимо был, может, полчаса тому назад. У орудия лежал на плащ-палатке, по моему мнению, наводчик орудия. Его нога в ботинке лежала под панорамой. Тяжко было смотреть.
Мы поехали дальше по указанному маршруту. Еще более жуткую картину видим мы через два-три километра. Была батарея 76 мм пушек на огневой позиции, но сейчас это невообразимо все разбросано. На батарею упала авиабомба весом не менее тонны, и надо же было точно упасть между вторым и третьим орудием. Пушки, весом более тонны, раскидало как игрушки, второе орудие лежало у первого, а третье у четвертого. В это время мы огневые позиции не оборудовали, даже окопы для себя не копали, видимо считали, что мы должны продвигаться, а не окапываться. На батарее не видно никого, не было видно и пострадавших. Предполагаю, что это из нашего полка. Движемся дальше, и опять нам представилась жуткая картина. Такая же батарея, но уничтожена танками врага. По станинам орудий танк прошёл одной гусеницей, смял их, и они были не пригодны для стрельбы. Где личный состав батареи - мы не могли представить. Что бы не представляли себе, что немцев били, но били и нас немало.
Помню такой момент: при продвижении каждый имел свои обязанности, и свободы почти не было. По дороге артмастер сержант Зорин и солдат Тишинков где-то успели накопать картошки. Не то это было вблизи населенного пункта Каменный лог или действительно это был лог. Решили они, видимо, её почистить, и улеглись на земле друг против друга. Надо же было попасть снаряду между ними. И вот повезли их на телеге, у обоих из головы вышел наружу мозг. Не представляю, могут ли их спасти. От этого снаряда храниться и у меня в руке маленький осколок. Ранен был и нашего орудия солдат Мехтиев из Азербайджана, который месяц был в медсанчасти.
 В этот момент и случилась беда с нашим орудием. В расчете оказалось четыре человека. Командир орудия сержант Николай Рудаков из Новосибирска, я, мл. сержант наводчик орудия, Шаров и Вологдин из Свердловска. Погода была жаркая, Рудаков говорит нам с Шаровым: «вон видно озеро, сходите, умойтесь, а может, и гимнастерки ополоснете. А потом сходим и мы». Это было недалеко от деревни Кобелевка. Когда мы вернулись, нашего орудия не было. Его взял начальник разведки полка и поехали через Кобелевку на разведку с орудием на прицепе. Остановились на каком-то поле у самого тридцатиметрового окопа с засадой пулеметчиков. Они расстреляли всех, вывели из строя наш Шевролет и убили шофера. Остался жив, но был ранен начальник разведки. Как он выжил - этого я не знаю. Командиром орудия был назначен сержант Хлебов, тоже из Сибири.
Враг отступает
 Нам предстояло освобождать уже город Белгород. Это уже был август месяц, не могу вспомнить место, все в памяти начинает стираться, ведь прошло уже много лет. В этом районе образовалось большое скопление наших войск. Тут были наши танки, зенитная артиллерия, пехота. Немцы это уже разведали, часто в небе летали самолёты «рама» и на нас беспрестанно налетали вражеские самолеты, бомбили нещадно. Помню, наши зенитчики подбили одну из вражеских машин. С одним пылающим двигателем он в беспорядке сбросил бомбы и стал разворачиваться, но огонь перекинулся и на второй двигатель. Мы торжествовали при виде этого успеха. Летчик, видя, что все пропало, выбросился из кабины. Видел бы кто: по парашютисту били кто и из чего мог. Но в результате этой бомбежки был ранен в грудь наш командир взвода, который руководил нами с момента формирования части и боем под Прохоровкой, гв. лейтенант Б.С. Никулин Я видел окровавленную гимнастерку на его груди, но он мужественно сел в кабину нашей машины и его увезли в санчасть. Не знаю, как он выжил, а хотелось, чтобы всё было благополучно. Хороший был командир и знающий артиллерист. Пришел другой комвзвода. Но этот был уже не то.
 Мне показалось, что мы остановились с продвижением вперёд. Уж очень сильно было сопротивление фрицев. Так мы называли немцев. А они нас называли Иванами. Числа третьего августа начали сосредотачивать вдоль фронта артиллерию, я не видел ещё такого построения, пушки были выставлены в ряд, как на построении, орудия 45 мм впереди, затем 76 мм, далее 120 мм, 205 и потом более крупные калибры. Такого я еще не видел в своей жизни, справа, слева и далее в тыл вплотную друг к другу, сколько видит глаз. Утром, 5 августа, с залпа большого скопления Катюш мы начали массовый обстрел врага. Даже команды, которые по телефону передавал командир батареи, не было слышно. Связист подбегал к командирам орудий и сообщал: цель номер 1, десять снарядов, беглый огонь. Цели были нами пристреляны заранее. Такой был гром от орудийных залпов. Это продолжалось почти часа три. За стволы орудий невозможно было притронуться рукой - так они раскалились. Подумал - вот так нужно выкуривать врага, калёным железом. Они думали, что только они могли нас устрашать своей мощью.
 Вскоре противник стал отступать, и 5 августа мы освободили г. Белгород, за что мы получили благодарность Верховного Командующего. Мы стали продвигаться вперёд, на юго-запад. 23 августа мы освободили г. Харьков и получили опять благодарность, которая храниться у меня и сейчас, в письменном виде.
 Мы продолжали наступать в направлении г. Полтава. Сказать, что мы просто продвигались - это не так. Все это было с огнём. Я, как наводчик орудия, был оглушён своими же выстрелами, настолько они были оглушительными. 23 сентября Полтава была освобождена. Нашей части было присвоено звание Полтавской.
 В этот же день я получил второе ранение, на этот раз осколки попали в левый висок головы. Медсестра Зоя не могла сам ничего сделать, только перевязала мою голову и повела меня в Полтаву (медчасть в это время нам было не найти). Она нашла больницу, которая была огорожена, и везде были надписи ТИФ и TIF. В последствии хирург объяснил нам, что немцы боялись этой болезни и больницу не тревожили, а в ней были на излечении наши раненные пленные бойцы.
Хирург приступил к операции. Какими-то кривыми ножницами вытащил большой осколок и подал его мне, а малые остались до сих пор. Рентгена у них на ту пору не было. Сказал: а вот сейчас тебя перевязывает сестра, которая перевязывала раненных в Порт-Артуре в 1905 г. Действительно, это была старенькая женщина, но действовала она энергично и умело.
Возвращались на батарею, нам высказывали жители Полтавы слова благодарности и давали яблоки, но я не мог и откусить ни разу, от боли не мог открыть рот. В госпиталь я не пошёл, раз я сам передвигался.
Мы продвигались уже  в направление г. Кременчуга.
Весной 1945 года уже в Германии при взятии города Олау И.Г. Невьянцев подорвался на вражеской мине. Ему оторвало ступню одной ноги и Ивана Григорьевича отправили в госпиталь. Так закончилась для него война. Лишь в декабре 1945 года на костылях он вернулся домой.
Но жизнь для бывшего солдата Невьянцева на этом не закончилась. Он снова стал работать на «Уралмаше», женился, у него двое детей.
Сегодня ветерану 90 лет. Он инвалид 1 группы, но интерес к жизни не теряет. Бывает на встречах в музее, на других мероприятиях. Надеется дожить до юбилея Победы.
Подготовила Л. Алябышева.

фото С. Коростелева